Комариные укусы Виктора Топорова
Сегодня годовщина смерти Виктора Топорова. Три года нет в литературе яростного критика, который обрушивался на неугодных его вкусу авторов, играя по собственным правилам, игнорируя элементарные приличия.
Он родился в 1946 году. Мать – адвокат. Самое громкое ее дело, - защита Бродского на том самом процессе о тунеядстве. Много позже сын напишет одну из самых ярких статей не о Поэте, нет, а о том, как спекулируют на памяти Поэта многочисленные дельцы от литературы. «Похороны Гулливера» будет называться эта статья. А книга, в которой литературный фельетон перепечатают, получит еще более уточняющее название: «Похороны Гулливера в стране лилипутов».
При советской власти Виктор Леонидович Топоров не мог развернуться в полную силу дарования. Работал в области поэтического перевода. Переводил Шелли, Уайльда, Киплинга. Позже выпустил отдельные тома с переводами Сильвии Платт, Готфрида Бенна, Роберта Фроста.
Перестройка дала ему свободу говорить, что думается. Говорить хлестко, по эстрадному. Топоров стал заметным колумнистом. И тут же пошел грудью на «врагов».
Поскольку жил он в Питере, то основные удары наносил по литературной «верхушке» родного города. Вернее по тем, кто, как Топоров считал, неправомерно приватизировал литературную власть. Критик совершенно правильно рассудил, что мишень для стрел надо выбирать крупную. И навыбирал: младшего брата Стругацкого, Анатолия Наймана, Александра Кушнера, Валерия Попова. Перманентно поругивал Битова и Рейна. Он терпеть не мог именно состоявшиеся литературные имена, считая их ложными, дутыми пузырями. Особой нелюбви удостаивались «ахматовские сироты»; «друзья Бродского и Довлатова»; люди, чьи основные творческие достижения по Топорову остались в семидесятых. Зачем же тащить их в девяностые?
В отличие от большинства злоязыких критиков у Топорова была и позитивная программа. Он стремился не просто «сбросить с парохода современности» определенные фигуры. Он хотел наполнить пароход новыми пассажирами. Поддерживал Ирину Денежкину, Захара Прилепина, Германа Садулаева. Будучи ответственным секретарем премии «Национальный бестселлер» продвигал в шорт экспериментальные, интересные вещи. А сколько книг издал Топоров в бытность свою главредом «Лимбус пресс»!
Но вот что осталось от его творческого наследия, думаю я? Не будем трогать переводы и разные политические штудии в которых покойный тоже был мастер. Вот если брать только литературную критику, которая вызывала у собратьев по перу наиболее живой отклик в виде гневно брызжущей слюны?
Увы, с годами видно, где его заносило не по делу. Вылезли передержки; бездоказательные утверждения; рисковый прием рецензирования текстов с привлечением фактов из жизни препарируемого…
А главное, как писал по другому поводу Игорь Северянин: «Всё по - старому». Литературных дельцов комариными укусами не проймешь. Все те же лица на манеже. Также продолжается распил грантов и премий. Также издаются за государственный счет не нужные читателю подарочные тома. Разница лишь в том, что больше некому талантливо проорать об этом на весь литературный мирок.
У Топорова неожиданно вышли в мой личный фавор другие, не сиюминутные тексты. «Гибель Нагибина»… «Слово и дело» (о Валентине Пикуле)… «Юрий Трифонов: другая жизнь»…
Вот цитатой из последней статьи и закончим. Ну, песня же!
«Писатели – и диссиденты, и несостоявшиеся диссиденты - невзлюбили Трифонова за, как им казалось, незаслуженный успех. … Трифонова, - человека не то чтобы смелого, но внутренне свободного – поспешили провести по ведомству приспособленцев. И поспешили это сделать как раз приспособленцы. И они же, вытащив в начале (а то и в середине) перестройки из стола «заветное» или вернувшись с томами «заветного» из – за бугра, затараторили наперебой: вот, мы про ужасы режима! про тюрьмы! про психушки! про «органы»! про растленные нравы Союза Писателей! А он – про что?
Про несостоявшегося поэта, в добровольно – принудительном порядке переводящего чучмеков. Про архивиста из НИИ, которого подсидели и съели лучшие друзья. Про знаменитого ныне драматурга в юности «опущенного» лауреатом Сталинской премии. Про каких-то не пойми кого – и тоже пойди не от станка и не от сохи.
И Трифонова вычеркнули. Напрочь. На долгие годы. …
Но вот трифоновские герои - и им подобные - стали прорабами перестройки - и благополучно профукали ее. Вот затеяли обновление литературы – и похоронили ее на переделкинской свалке. Вот разоблачили все, что можно, и все, что нельзя, оставив себе самим лишь самое заветное – белый фрак. И вот, кроме отвращения, способны нынче вызвать только недоумение: интересно все же, почему вы такие поганые?
А почему они такие поганые, можно прочесть у Юрия Трифонова. Он описал и разгадал их заранее. То есть, еще раз, он не намекнул на возможность перестройки ни словом, но перечитайте его поверх перестроечного опыта, перечитайте его сегодня – и вы все поймете: эти люди не могли иначе. И все, что они сделали с нами, со страной, с самими собой не добавляет ничего к тому, что знал о них загодя Юрий Трифонов»
Он родился в 1946 году. Мать – адвокат. Самое громкое ее дело, - защита Бродского на том самом процессе о тунеядстве. Много позже сын напишет одну из самых ярких статей не о Поэте, нет, а о том, как спекулируют на памяти Поэта многочисленные дельцы от литературы. «Похороны Гулливера» будет называться эта статья. А книга, в которой литературный фельетон перепечатают, получит еще более уточняющее название: «Похороны Гулливера в стране лилипутов».
При советской власти Виктор Леонидович Топоров не мог развернуться в полную силу дарования. Работал в области поэтического перевода. Переводил Шелли, Уайльда, Киплинга. Позже выпустил отдельные тома с переводами Сильвии Платт, Готфрида Бенна, Роберта Фроста.
Перестройка дала ему свободу говорить, что думается. Говорить хлестко, по эстрадному. Топоров стал заметным колумнистом. И тут же пошел грудью на «врагов».
Поскольку жил он в Питере, то основные удары наносил по литературной «верхушке» родного города. Вернее по тем, кто, как Топоров считал, неправомерно приватизировал литературную власть. Критик совершенно правильно рассудил, что мишень для стрел надо выбирать крупную. И навыбирал: младшего брата Стругацкого, Анатолия Наймана, Александра Кушнера, Валерия Попова. Перманентно поругивал Битова и Рейна. Он терпеть не мог именно состоявшиеся литературные имена, считая их ложными, дутыми пузырями. Особой нелюбви удостаивались «ахматовские сироты»; «друзья Бродского и Довлатова»; люди, чьи основные творческие достижения по Топорову остались в семидесятых. Зачем же тащить их в девяностые?
В отличие от большинства злоязыких критиков у Топорова была и позитивная программа. Он стремился не просто «сбросить с парохода современности» определенные фигуры. Он хотел наполнить пароход новыми пассажирами. Поддерживал Ирину Денежкину, Захара Прилепина, Германа Садулаева. Будучи ответственным секретарем премии «Национальный бестселлер» продвигал в шорт экспериментальные, интересные вещи. А сколько книг издал Топоров в бытность свою главредом «Лимбус пресс»!
Но вот что осталось от его творческого наследия, думаю я? Не будем трогать переводы и разные политические штудии в которых покойный тоже был мастер. Вот если брать только литературную критику, которая вызывала у собратьев по перу наиболее живой отклик в виде гневно брызжущей слюны?
Увы, с годами видно, где его заносило не по делу. Вылезли передержки; бездоказательные утверждения; рисковый прием рецензирования текстов с привлечением фактов из жизни препарируемого…
А главное, как писал по другому поводу Игорь Северянин: «Всё по - старому». Литературных дельцов комариными укусами не проймешь. Все те же лица на манеже. Также продолжается распил грантов и премий. Также издаются за государственный счет не нужные читателю подарочные тома. Разница лишь в том, что больше некому талантливо проорать об этом на весь литературный мирок.
У Топорова неожиданно вышли в мой личный фавор другие, не сиюминутные тексты. «Гибель Нагибина»… «Слово и дело» (о Валентине Пикуле)… «Юрий Трифонов: другая жизнь»…
Вот цитатой из последней статьи и закончим. Ну, песня же!
«Писатели – и диссиденты, и несостоявшиеся диссиденты - невзлюбили Трифонова за, как им казалось, незаслуженный успех. … Трифонова, - человека не то чтобы смелого, но внутренне свободного – поспешили провести по ведомству приспособленцев. И поспешили это сделать как раз приспособленцы. И они же, вытащив в начале (а то и в середине) перестройки из стола «заветное» или вернувшись с томами «заветного» из – за бугра, затараторили наперебой: вот, мы про ужасы режима! про тюрьмы! про психушки! про «органы»! про растленные нравы Союза Писателей! А он – про что?
Про несостоявшегося поэта, в добровольно – принудительном порядке переводящего чучмеков. Про архивиста из НИИ, которого подсидели и съели лучшие друзья. Про знаменитого ныне драматурга в юности «опущенного» лауреатом Сталинской премии. Про каких-то не пойми кого – и тоже пойди не от станка и не от сохи.
И Трифонова вычеркнули. Напрочь. На долгие годы. …
Но вот трифоновские герои - и им подобные - стали прорабами перестройки - и благополучно профукали ее. Вот затеяли обновление литературы – и похоронили ее на переделкинской свалке. Вот разоблачили все, что можно, и все, что нельзя, оставив себе самим лишь самое заветное – белый фрак. И вот, кроме отвращения, способны нынче вызвать только недоумение: интересно все же, почему вы такие поганые?
А почему они такие поганые, можно прочесть у Юрия Трифонова. Он описал и разгадал их заранее. То есть, еще раз, он не намекнул на возможность перестройки ни словом, но перечитайте его поверх перестроечного опыта, перечитайте его сегодня – и вы все поймете: эти люди не могли иначе. И все, что они сделали с нами, со страной, с самими собой не добавляет ничего к тому, что знал о них загодя Юрий Трифонов»