-
-
ygashae_zvezdu Golden Entry
СТОИТ ЛИ ЛАЯТЬСЯ НА ГОСПОДА
НАЧАЛО ТУТ:
ЕСЕНИН 1: СИРОТА ПРИ РОДИТЕЛЯХ
ЕСЕНИН 3: МАТЬ + СЫН И МИНУС ПАПА
О ЧЕМ БЛОК ПРЕДУПРЕЖДАЛ ЕСЕНИНА
ПОЧЕМУ ЕСЕНИН ЧУТЬ НЕ ПОБИЛ ГОРОДЕЦКОГО
Почти все вспоминающие Есенина образца 1917-1919 годов приходят к выводу, что от него тогда шибало энергией счастья и здесь надо напомнить следующий психологический аспект: ожидание праздника чаще всего пиковый его момент.
Вячеслав Полонский вспоминал:
«…он исходил песенной силой, кружась в творческом неугомоне. В нем развязались какие-то скрепы, спадали какие-то обручи, — он уже тогда говорил о Пугачеве, из него ключом била мужицкая стихия, разбойная удаль, делавшая его похожим на древнего ушкуйника, молодца из ватаги Степана Разина. Надо было слышать его в те годы: с обезумевшим взглядом, с разметавшимся золотом волос, широко взмахивая руками, в беспамятстве восторга декламировал он свою замечательную «Инонию», богоборческую, дерзкую, полную титанических образов, — яростный бунт против старого неба и старого бога»
Ответ на вопрос «Чего ждал от революции Есенин?» для меня очевиден. Переустройства мира. Проблема, переросшая для Есенина в трагедию, заключалась в том, что конечную цель переделки он представлял смутно. За термином «Мужицкий рай» для Сергея скрывались картины умиротворенной сытости (достижимой и при старой власти, коли год урожайный выдался).
Еще одна проблема: в центр данной переделки Есенин беззастенчиво ставил себя.
Наиболее откровенно причины его восторга явлены в стихотворении «О, Русь, взмахни крылами…»
О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
Встает иная степь.
Какие имена? Пропустив вперед, как представителей прошлого, Кольцова и Клюева Есенин называет главное имя. И то вовсе не Ленин.
А там, за взгорьем смолым,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.
Долга, крута дорога,
Несчетны склоны гор;
Но даже с тайной Бога
Веду я тайно спор.
Сшибаю камнем месяц
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.
Этот восторг упоения силой, молодостью, удалью в реале завораживает. Есенин чувствует «время мое приспело».
Попробуем же разобраться, почему, несмотря на громкую заявку – цикл «Маленьких поэм» - Есенин как поэт революции в должной мере не состоялся.
Есенин моментально включился в гоньбу за право называться первым революционным поэтом. Именно на почве состязаний за первенство произошло охлаждение к Блоку, разрыв с Клюевым, рубка с Маяковским. Причем, никто из троих перечисленных состязаться с Есениным не собирался, это он видел соперников везде и всюду.
Стратегическая ошибка Есенина революционного периода – попытка влить новое вино в старые мехи. Сопрягая на первом этапе творчества библейские образы с крестьянским миром, он пытался шагнуть с Библией подмышкой и в революцию.
В результате скатился в прямое богохульство и…
Ничегошеньки не приобрел.
Если исходить из формальных сроков, - Есенин действительно первый поэт революции. «Двенадцать» Блок написал в феврале 1918, «Левый марш» Маяковского появился в декабре того же года. А есенинский «Товарищ» в марте 1917.
Из цикла «Маленьких поэм» «Товарищ» наиболее внятная, почему она и перекочевала на эстраду (ее читали многие артисты).
Жил сын простого рабочего Мартин «и были у него товарищи: Христос да кошка». Когда отца убили в февральской заварушке, Мартин обратился к Христу и Сын Божий, сойдя с иконы, встал в рабочие ряды.
Но вдруг огни сверкнули...
Залаял медный груз.
И пал, сраженный пулей,
Младенец Иисус.
Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело Его предали погребенью:
Он лежит
На Марсовом
Поле.
За что пал Иисус? Чтобы спокойно звенело за окном «железное
слово: «Рре-эс-пуу-ублика!»
«Товарищ» с его пафосом смерти Бога ради Нового Мира пришелся ко двору. Он был ясен, сюжетен и прост. Хотя бы по сравнению с другими поэмами революционного цикла.
В период с февраля по октябрь 1917 Есенин пытается совместить тысячелетнюю религию с новым миром, начиная поэму «Пришествие» обращением:
Господи, я верую!..
Но введи в свой рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край.
Не получается.
Из Есенина вообще неважный теоретик и вывести внятную космогонию революции ему не удалось. Есенин транслятор, а не ритор. И что он мог транслировать чувствуя - все меняется, но не понимая каким образом? Самые просвещенные люди России не догадывались, что в ноябре власть падет к ногам большевиков. Уж точно об этом не догадывался поэт, весь 1917 год кормящийся возле партии эсеров.
Но с Октябрьской революции Есенин поймал очень важный посыл: Бог больше не важен, исчерпав, грубо говоря, свою историческую миссию. Русь тоже отчаливает в небесные выси, следует ее проводить без сожаления. Грядет Инония.
Уже в ноябре 1917 появляется «Преображение» с зачином, про который Есенин восторженно говорит, что, мол, сам не понимает его смысл, но образом восхищен. Типичное поведение транслятора.
Облаки лают,
Ревет златозубая высь...
Пою и взываю:
Господи, отелись!
Один из первых печатных откликов на «Преображение» назывался «Озорник», верно обозначая найденную Есениным новую литературную маску.
В «Иорданской голубице» Есенин и Русь в утиль отправил с готовностью человека, которому обещаны дворцовые чертоги, если он согласится сжечь свою лачужку.
Небо — как колокол,
Месяц — язык,
Мать моя родина,
Я — большевик.
Ради вселенского
Братства людей
Радуюсь песней я
Смерти твоей.
Крепкий и сильный,
На гибель твою,
В колокол синий
Я месяцем бью.
Вместо Руси Есенин прозревает новый град Инонию. «Инония» может быть самая сильная поэма цикла, но и самая богоборческая.
Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей,—
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта.
Не хочу восприять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
В «Инонии» Есенин расстается со всем, что вчера не просто грело сердце, а составляло певческое существо парня с Рязани. Проклинает «дыхание Китежа» и следы Радонежа, снимает штаны с Христа, но дикое упоение силой и безнаказанностью заканчивается видом Инонии, где тот же деревенский домик со старушкой матерью и звучащая с гор песня с упоминанием Исуса, Назарета и нового Спаса едущего на кобыле.
То есть, отрицая старый мир, Есенин все равно оставался в плену прежних образов. Потому Блок и Маяковский с гурьбой пролетарских поэтов поплоше оказались новой власти милее, нежели Сергей.
Здесь приходится брать во внимание и доступность текстов широкой аудитории. «Окна РОСТа» ясны и ежу, а вот есенинские «Маленькие поэмы» требуют знания пусть одной, но многостраничной, наполненной сложной символикой книги.
Особые надежды Есенин связывал с поэмой «Небесный барабанщик». Он предложил ее для публикации в «Правду», попутно выразив желание вступить в коммунистическую партию. Его пыл охладил член редколлегии Николай Мещеряков, написав прямо на оригинале поэмы вердикт: «Нескладная чепуха. Не пойдет. Н.М.»
На этом Есенин оставил прямые заигрывания с властями, понимая, что ей нужнее Демьян Бедный да Герасимов.
Вот только грозя кулачками Богу, заклиная погибель на тысячелетнюю Русь Сергей вытравил из души что-то существенное, и пустоту эту заполнить в дальнейшем не смог. Клюев, переживающий гибель питавшей его староверческой культуры, но носящий в душе пусть абсурдную, но искреннюю веру в ее Возрождение; Клюев, опирающийся на Ладожские песни и видения града Китежа перенес с достоинством голод, ссылки, паралич, поскольку имел точку опоры.
Есенин же в последние годы искал опустевшей душой ответа на вопрос: «Ну и зачем всё?»
Впрочем, об этом мы еще поговорим.