ПУШКИН И СОВЕТСКИЙ РЕБЕНОК
10 февраля умер Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837).
Не знаю, как обстоят дела сейчас, а в СССР любой даже не школьник, а детсадовец знал кто это такой.
Чуть ли не первая книга, которую я прочел самостоятельно, - «Сказки» Пушкина. У меня было два издания и я их перемежал, погружаясь то в краски Конашевича, то Мавриной. В мавринском издании, кстати, было на одну сказку больше: туда включили вообще-то незаконченную «Сказку о медведихе».
Также помню книжку «Песнь о вещем Олеге», которую не любил, поскольку плохо кончалась.
Не любить - не любил, но «Вещего Олега» знал наизусть. Все рифмованное запоминал с лёту, а родная тетка, ходившая тогда в школу, чтобы веселее учились стихи, сажала рядом меня, затверживать на пару «Смерть поэта», монолог Чацкого «А судьи кто?» и «Мой дядя самых честных правил», где Зевеса для удобства произношения я перековеркивал в «Бебеса». Также мы выучили из Пушкина «Узника» и «Мороз и солнце…»
Первичен был именно текст. Встречая знакомые сюжеты на фантиках многочисленных шоколадок «Сказки Пушкина» я пытался порой пересказать взрослым в чем там дело.
Знал я и как выглядел поэт и о его взаимоотношениях с няней. Про Дантеса, кажется, узнал позже.
Да, в отношении Пушкина первичен был текст. Мультфильмы по его сказкам вошли в жизнь, когда я уже ходил в школу. «Сказка о рыбаке и рыбке» (1950) Михаила Цехановского и «Сказка о золотом петушке» (1967) Александры Снежко-Блоцкой мне не нравились мрачной концовкой. Больше всего я любил «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» Ивана Иванова - Вано (1951).
Особенно же мне не полюбилась мультипликационная трилогия Андрея Хржановского по рисункам Пушкина «Я к вам лечу воспоминаньем…» (1977), «И с вами снова я» (1980), «Осень» (1982). Мало того, что ее порой гоняли по телеку, так еще Василий Ливанов в великолепном цикле «Сказки о мультипликации» рассказывал о трилогии подробно, отрывая время у отрывков Диснея, которые я бы с удовольствием посмотрел.
Школа обогатила «Дубровским» и «Капитанской дочкой», входящими в программу. Прочел я это не без удовольствия, но не впечатлился. Русские реалии, на мой взгляд, портили приключенческий сюжет. Дюма, да и Вальтер Скотт работали интереснее.
Самостоятельно я открыл «Руслана и Людмилу», удивляясь, как такая «полнометражная» сказка столь долго оставалась мной незамеченной. Любимой экранизацией Пушкина стала, конечно, «Руслан и Людмила» Птушко. Мощь, до сих пор непревзойденная.
К исходу школы страсть моя к светилу поутихла. «Евгений Онегин» скорее раздражал, ибо преподавать сие произведение пятнадцатилетним оболтусам, должен человек со знаниями и увлеченностью Лотмана.
Я сделался антипушкинистом похлеще Писарева, чтобы после тридцати открывать Пушкина заново.
Но это уже другая история.